| |
ЕВГЕНИЯ ЛАВУТ
 |
Евгения ЛАВУТ родилась в 1974 году в Москве.
Сейчас учится на 4 курсе филфака МГУ, на романо-германском отделении. Стихи пишет на русском, английском и португальском. Большое влияние на творчество Евгении Лавут оказал, по ее словам, А.С.Пушкнн. В школе увлекалась поэзией Ахматовой и Цветаевой. Сейчас не любит этих поэтесс.
Очень увлекается английской культурой. Очень хочет побывать в Англии. |
ДОБРЫЙ БАРИН
Я бы хотела жить в дупле. I'd better have fingers than toes. Я бы сидела в дупле, ела липовый мед и сочиняла бы стихи про доброго барина. У доброго барина валенки для тихого ступания и белая рубаха. У доброго барина пчельник. Доброму барину пишут письма обиженные, он читает и смеется в усы. Добрый барин пыхает трубкой и хлопает себя по пузу. Тихо, тихо ступает он по грушевому саду, уже зажигаются звезды, уже не видно, кто в шиповнике притих, а добрый барин все ходит, ходит, думает про дочь, про сына, про работников.
Кто не любит доброго барина, тот нервный идиот. Тому не будет ни любви, ни ласки, того на порог не пустят и хлеба не дадут. Люби доброго барина, его ухмылку, его табак, его заботу.
Я напишу стихи про доброго барина, чтобы еще сильнее полюбить его.
Добрый барин спит со свистом
На матрасике бугристом.
Добрый барин не таков,
Чтоб под полог да в альков.
Он считает: сон твой сладок,
Ежели в душе порядок.
Если ты душою чист —
Что же, что матрас бугрист,
о О добрый барин ты велик
Ты поборол веленье плоти
Хотя еще ты не старик
В расцвете самом и в охоте
И к ласке девичьей привык.
Как Добрый Барин не стал гомосексуалистом
Все женщины различны как цветы
Мужчины как стволы однообразны
Грязны на вид, узки и безобразны,
безуглы, заскорузлы и просты.
Добрый барин 1
— Добрый барин ты всех добрей но лет тебе уже очень много. Отчего о душе твоей
Ты никогда не попросишь Бога?
Ты уже слеп почти.
Отчего задумавшись о всего причине
Тебе не просить от души
Его о христианской своей кончине?
Добрый Барин идя меж груш
так говорил поднимая палец:
— Мой уважаемый постоялец!
Не верю я в воскресенье душ.
И череп свой мундштуком чеша
он продолжал с достоинством мужа
жизнь которого хороша:
— Для меня что душа что груша.
Вот тело упало, лежит у ног,
другое тело висит на ветке.
Ствол душа их а я их бог.
Они овечки мои и детки.
Из записной книжки доброго барина:
"Когда красавица одна,
А многих полюбить способна,
То человечеству удобно,
Чтоб не была она больна,
А то от этой красоты
Потом бывают язвы и глисты."
***
А где-то снег. А здесь дыра сырая,
И спит мой дом, тихонько умирая,
И жизнь ясна, и пасмурен восход.
И хочется остаться без восхода,
И быть совсем как требует природа —
С улыбкой спать, пить чай и кушать мед
И ощущать себя в пути обратном,
И в небе темном, изредка — закатном
Птиц редких крестики порою отмечать,
И ждать гостей, чтобы не открывать им,
Не помнить, что любовь грешит объятьем
И чем-нибудь написанным — тетрадь.
Хочу хранить в заклеенном конверте
Какую-нибудь чушь на случай смерти,
А прочие бумаги сжечь в огне
На кухне в раковине.
Греть над газом руки
И спать, не реагируя на звуки,
С улыбкой рыбы в луке, на спине.
Хотя мы все свои усилья сложим —
Оставь меня, прохожий, с гласом Божьим,
Оставь меня, приятель, со своим.
Для лиры слишком холодно и сиро.
Я зеркало пустеющего мира,
А нового — уже не сотворим.
***
Умер, ох, воробей моей подружки.
Вон, лежит, отвратительная птица.
Мерзки мне его скрюченные лапки,
Круглый глаз и младенческое темя.
И живым-то он был мне неприятен.
Он, к тому же, несильно изменился.
Как могла она брать его руками?!
Как тошнота ее не одолела?!
Я бы пнул его, раздавил подошвой.
Но какой-то мне шепчет вещий голос:
Подожди, пожалей его, беднягу.
Сам помрешь — про тебя все то же скажут.
ТИФОН
Я в руках Персефоны лежу, засыхающий труп,
Неподвижный и строгий горячих под ласками губ,
Невесомый и слабый, истлевшие руки скрестя,
без движения старец, завернутый в ткань как дитя.
Я не тот, Персефона, твой нежный и пламенный друг
Я всего-то теперь на булавку наколотый жук,
В брюхе кол ощущающий, но почему-то живой.
Я завидую мухе, случайно убитой тобой.
Я завидую мухе и птице, цветку и ослу,
Кто, застывши на миг, обратится в пыльцу и золу,
Чтоб, смешавшись с водою, под землю с водою уйти,
И потом молодою травой из земли прорасти.
Где тот вепрь, Персефона, который пропорет мне бок?
Отчего я не тот, кто дождаться спасителя смог.
Неужели не так же я молод был, весел и смел?
Неужели, как он, я тебе угодить не умел?
Я пытаюсь сказать ей об этом, бессилье гоня,
А она отвернулась уже, и не видит меня;
Словно нету меня, повернулась красивой спиной,
И забыв обо мне, помышляет о страсти иной.
|
|
